Роман Шмараков - К отцу своему, к жнецам

Представь же, что есть некое место в далеком краю, где ничего не слышали о славе нашего века, оказанной в делах и словах: ничего нет в этом удивительного – ведь в пору, когда цвело на форуме Туллиево витийство, римская слава не выступила за кавказские утесы, а наша куда скромнее и даже здешние стены не так уж заливает. Впрочем, не буду поступать, как дурной рассказчик, что примешивает себя к каждому слову, и поведу рассказ, как положено: есть в том краю один юноша хорошего рода, который живет в забавах, для его возраста обычных, и ничего другого не хочет. Но вот попадается ему в лесу, на охоте, неизвестно откуда взявшийся щит: блеснул он ему в глаза среди терновника, и юноша, все платье и руки изодрав об шипы, вытянул его из зарослей. Щит был украшен множеством фигур, с чудесным искусством выкованных, но юноша, усердно созерцавший их череду, по своему невежеству не мог проникнуть этих картин, видя скорее свое отражение, чем смысл изображенного. Однако он заметил, что во всех делах, кои представлены на щите, присутствует одна дама, прекрасного вида, с величественным и милостивым лицом, и нет ни одного замысла, который совершался бы без нее: в царском чертоге она стоит, подавая государю советы, законодатель входит в ее грот для некоего свиданья, с судьею она решает тяжбу, с полководцем строит войну, с корабелами всходит на корабль, составляет общество поэтам, озаряется лампадою философов; новые стены возводятся по ее настоянию, буйная чернь на стогнах утихает, внемля ее увещеваниям. Больше всего захотелось юноше узнать, кто она, и увидеть ее своими глазами, но кого бы он ни спрашивал, никто, поглядев на загадки щита, не подал юноше гортинской нити, так что он, палимый желанием, однажды поутру тихонько покинул свое жилище и отправился искать прекрасную даму. Он исходил много земель, всюду показывая свой щит, но ему отвечали разноречиво, ибо никто не видел эту даму воочию, многие же смеялись, что он носит оружие, которого не разумеет. Так он блуждает, словно золотой цепью прикованный к своей возлюбленной, и наконец, изнуренный долгими и бесплодными трудами, приближается к вратам некоего высокого и мощного замка и просит приюта. Владельцем же замка был установлен такой обычай, что каждого, кто приходил туда, принимали с почетом, кормили сладко и укладывали спать на мягкой постели, а поутру говорили: «Вставай, выйди из наших ворот, отправляйся на окрестные поля и в селенья; найди что-нибудь, что тебе приглянется, и к вечеру возвращайся, а найденную вещь принеси с собою, прикрыв полою одежды, чтобы никто не видел. Назавтра при всех в большой зале ты загадаешь загадку о том, что ты нашел, да придумай ее позатейливей». Замок этот был в большой славе, и многие стекались на состязание в загадках. Вот юноша, спозаранку разбуженный, выходит из стен, бродит по полю, бродит по рощам и набредает на мертвое тело среди кустов. «Негоже его бросить», думает юноша и, взвалив мертвеца себе на плечи, идет искать церковь: просит священника отпеть его, платит за погребение из своих денег и, видя, что солнце клонится, возвращается в замок. Поутру в большой зале собираются многие, одни задают загадки, другие разгадывают, хвалят удачные, смеются над нелепыми; доходит дело и до юноши; спрашивают, что он нашел, – тот отвечает: «Ничего, да еще и потратился». От такого ответа все думают, что великой простоты человек явился к ним, и хотя иным он нравился своим пригожим видом и учтивым нравом, все спешат укрыться за общее суждение: потешаются над ним в лицо или, приняв скорбный вид, оплакивают скудость здешних полей и нагую нищету дубрав. Он же отвечает на все с обычною кротостью и прямодушием, и до того доходит пренебрежение к нему, что отправляют его ночевать на конюшню, где он и устраивается на соломе, положив щит под голову. Но «в толпу лиется пример государей»: слуги, видя, как дорог ему щит, ухитряются стащить его, и тут юноша приходит в неистовство: выхватывает похищенное и, взмахнув щитом раз-другой, разметывает толпу на стороны: один хватается за пробитую голову, у другого зубы по двору разлетаются, словно он вслед за Кадмом сеять вышел, и каждый оплакивает минуту, когда ему вздумалось шутить над этим человеком. Поднимается вопль до небес, сбегаются люди отовсюду, доходит и до господина этих мест; приводят к нему юношу, еще не остывшего от гнева, он говорит о своей правоте, а вид челяди – о том, как он ее отстаивал, и повелитель замка, выслушав дело, решает по-своему. Забирает он щит и велит отдать его своим мастерам, с тем чтобы они выковали еще одиннадцать точно таких же, и они оказали все свое искусство и рачение; а когда из их гротов вышла эта работа, блистательная, словно не в горьком дыму родилась, а в высоком эфире, владелец замка призывает к себе юношу и возвещает, что завтра предстоит ему найти свой щит среди двенадцати одинаковых – если-де он так его любит, как говорит, это не составит ему труда, если же ошибется, то покинет эти стены, не щитом, но великим позором отягченный. Выслушав этот приговор, юноша уходит повесив голову. Вот ночь наступила, утро близится, а ему нет сна: бедный, он вертится на соломе с боку на бок, гадая, как же ему отличить свой щит и не лишиться того, что ему всех вещей дороже. Наконец, не в силах задремать, он поднимается и выходит вон; слышно ему, как в саду поет какая-то чудесная птица: чуть он подошел и остановился послушать, как вдруг она прекратила свои песни и говорит ему: «Долго же, сонливец, тебя ждать; теперь слушай прилежно, что я тебе скажу, и не забудь ничего». Тут начинает она подробное наставление, как найти свой щит среди дюжины подобных, и много удивительного возвещает, он же не пропускает ни слова, а по окончании речей пылко ее благодарит и обещается воздать за доброту добротою. «Ты мне уже отплатил, – говорит птица: – кабы не ты, до сих пор бы мне валяться непогребенным в лесу»; сказала и улетела. Настает утро, все идут к обедне, а после нее – в большую залу, где ждут, как обернется дело. Впрочем, что я буду рассказывать, как юноша чудесным образом вышел победителем, как нашел он свой щит и стяжал уважение тех, кто готовился над ним смеяться? Представь это во всех подробностях, какие можешь изобрести, – и если не осудишь немедленно первой части, я, ободренный, в скором времени пришлю тебе вторую.

73

Господину Фирмиану Лактанцию, досточтимому магистру Никомидийскому, Р., смиренный священник ***ский, – венец вечной славы

«Встала Аврора меж тем, Океана покинувши лоно», и озарила юношу, оставившего замок, и мое письмо, по которому он странствует: ты же не думаешь, что я и о нем, и о тебе забуду! Итак, шел он дальше, повинуясь своему желанию разыскать прекрасную даму, как вдруг, забредши в некую рощу, услышал дивную песнь среди ветвей: такой была она, что ухо ею не насытится. Захотелось ему узнать, какая птица так сладко поет, и он, тихонько подойдя ближе, увидел на дубовом суку двух улиток, выводивших чудесные трели: посмотрел на это и двинулся дальше не без опаски. Вот идет он и видит овец, пасущихся без надзора. «Что это, – говорит он, – вас бросили на съедение волкам? Дурно то, что ваши пастухи делают». Овцы отвечают: «Не тревожься о нас, добрый человек; видишь тот холм? В полдень, когда тень этой долины падает на его вершину, два карася пускаются там в прохладце ловить бобра – один загоняет, другой в засаде – а наши пастухи бегут на это посмотреть, да и волки тоже, ведь всем занятно, удастся бобру улизнуть или нет. Ваши же пастыри не лучше, ибо капеллан того замка, куда ты держишь путь, спозаранок сидит в кабаке и знай нарезает себе мясо, а разделочной доскою ему труды Августина, которые уже в таком состоянии, что к тому времени, как солнце сядет за Гангом, совсем ничего нельзя будет узнать о таинствах святой Троицы; позаботься лучше об этом, добрый человек, а наши пастухи того гляди вернутся». «Нет, – думает юноша, – в мое время овцам не позволяли таких вольностей» и идет себе дальше. Чуть было не заплутал он в роще, но спросил дорогу у встречного слепца и добрался до замка на закате. Тут довелось ему услышать, как тамошние коровы трубят в свои рога, провожая солнце, которое и в самом деле шло на восток, будто бы ужасаемое микенскою трапезой. В замок вошел он беспрепятственно, дивясь на людей, которые в своих занятиях подражают прежней жизни, словно бы силясь вспомнить, какова она была: рыбак удит на золотой крючок, кузнец наковальней бьет по молоту, пчелы не на луг летают, а на морской берег: открой улей – до краев он полон соленой водою. Он ищет узнать, что за дива здесь творятся, и ему отвечают, что причины бедствия, от коего уже не первый год страдает замок, никому доселе не открыты; впрочем, есть в далекой пещере один отшельник, почитаемый за святость своего житья, и если ему не поведает этого Бог, то никому не поведает. Юноша идет указанной дорогой и, достигнув обители отшельника, слезно молит его помочь обитателям замка, кои сами себе помочь не могут, и вернуть всему природный жребий. Отшельник не хочет его пустить, но юноша много дней стоит на коленях пред пещерою, прося о помощи, и наконец тот, тронувшись его мольбами, отворяет ему и келью свою, и сокровищницу ведения. «Ты хочешь пособить бедам этого замка? – спрашивает он. – Знай же, что им владеют два брата; власть их развела и сердечную дружбу сломила, ибо они хотят одного и того же, а поделить этого нельзя; давно питают они взаимную неприязнь, втайне радуясь всему, что печалит другого, и бессонные ночи проводя в думах, которые ни человеку, ни Богу не откроешь; потому все, что находится под их рукою, пришло в такое горестное состояние, каким ты его видишь, – оттого тут и воск твердеет от огня, и реки вспять текут, и рыбы пляшут под плугом, что извращена человеческая природа и ненависть села на престол любви». «Можно ли это исправить?» – спрашивает юноша. «Нельзя было, – отвечает старец, – а теперь можно, ибо ты здесь; слушай, что я тебе скажу. Щит твой дан тебе чудесным образом и имеет большую силу: ты, верно, и сам о том догадываешься. Пойди в замок и пред стражею его настаивай, чтобы тебя допустили к его хозяевам – тебе, дескать, надобно возвестить им нечто важное, обоим вместе; будь тверд, не бойся ничего; когда встретишься с братьями, поверни к ним свой щит, и он по воле небес представит в своем круге зрелище того, что станется с ними в сем веке и в будущем, если они не оставят своей богопротивной ненависти; только сам в него не заглядывай, ибо это не для тебя откроется, а для них». К сим речам он прибавил еще много такого, о чем я умолчу, а после благословил юношу, и они простились. Что мне длить этот рассказ? он приходит к владельцам замка, видит их подобными огню с разделенной вершиной и, начав учтивую речь, увещевает заглянуть в его щит (нехотя они направляют взоры, будто и такую малость гнушаются сделать вместе): сам отвратив лицо, слышит поднимающийся плач и стенания, гадая о том, что же они созерцают в этом удивительном театре. Наконец осмеливается обернуться и видит, как они, слезами орошенные, в объятиях друг друга просят прощения за все, что сделали и подумали, и клянутся более не отступать от братской любви. Тотчас радостные клики за окном возвещают, что уже не горят ручьи и не росят факелы, но улажена распря и всему возвращено исконное место. Довольный этим, юноша вспоминает о цели своего странствия и уходит прочь, а с ним спешу и я покинуть ликующий замок и закончить это письмо, покамест в нем не создано хаоса больше, чем я смогу унять.